«Наступал вечер. По деревенской улице прогрохотало несколько тяжёлых башкирских телег; заблеяли овцы, замычали коровы. О реки шли целыми полками гуси и неистово гоготали. Над мечетью с громким карканьем носилась целая туча ворон. Это были последние отзвуки умиравшего дня. Потом всё затихло, понемногу успокоилось, и на землю спустились тихие, торжественные сумерки. Над Дёмой заклубились туманы и закутали верхушки кустов противоположного берега; на белом фоне туманов долго чернели силуэты куполов и рогатых построек, наконец всё слилось в одну тёмную, спящую массу. Тогда с высоты минарета, словно откуда-то с облаков, раздался и далеко разнёсся по спящей окрестности громкий, заунывный, печально-величественный призыв муэдзина к молитве. День кончен: надо благодарить и славить великого Аллаха за все щедроты его.

– Алло-о-о! – протяжно, торжественно несётся с высоты. – Экбэр Аллоһ, экбэр!.. Ашхаде Алля!.. Илега, иль Алло-о-о!.. Илле Алло-о-о!.. Ашхадэ аннэ, Махам-мадэр Ряссуль-улла-а!.. Хайе галля соляя!.. Галле соло, хайе галаль фаля-а!.. Галяль фаля-а! Алло-о! Экбэр Алло!.. Иле л-л-о-о-о!..
Последняя нота кончилась полутоном, но кончилась не сразу, а незаметно растаяла и потерялась в ночной темноте. При звуке этой красивой, поэтической песни каждый правоверный, где бы он ни был, садится на землю, поджав под себя ноги, простирает вперёд руки с поднятыми кверху дланями, чтобы Аллах видел, что душа его открыта так же, как эти длани, и творит молитву. Лицо молящегося обращено к востоку, в сторону святой Мекки. Здесь нет ни икон, ни образов, не курится душистый фимиам, но душу правоверного и без всего этого наполняет священный трепет, лицо его строго, сосредоточенно, а глаза ушли в неведомую даль. Красиво, искренне молятся правоверные...»

© М. А. Круковский. Южный Урал. 1909 год.